вернуться к содержанию

Монументалист В. Г. Кирьянов.

Василий Григорьевич Кирьянов прибыл в Новосибирск летом 1961 года. Он предварительно послал в правление Новосибирской организации Союза художников заявку и получил официальный ответ: принимаем на работу в фонд на общих основаниях. Ни квартиры, ни мастерской не обещаем.¹ Невесёлый вызов молодого выпускника института имени И.Е.Репина, кафедры монументальной живописи. Но другого не было и стоило осмотреться на новом месте.

Сомнения Кирьянова осветились надеждой ещё в Ленинграде. Журнал «Художник» в марте 1960 года, то есть за год до вызова в Новосибирск, опубликовал статью профессора живописи Г.Рублёва «Творчество молодых монументалистов»², основным сюжетом которой была работа новосибирского монументалиста А.С. Чернобровцева над панно размером в 240 квадратных метров «Борцам за свободу и правду».

«Молодой монументалист начал свой путь художника смелым взлётом, большой творческой удачей. Хочется верить, что его дарование будет расти и крепнуть с каждым новым значительным замыслом.³

Публикация статьи в недавно созданном журнале ориентированном на российскую художественную жизнь и ещё не потерявшем привлекательность новизны не могла пройти незамеченной среди молодых художников. Помимо журнальной публикации в Ленинград шли вести об условиях жизни и работы в Новосибирске устной передачей не менее убедительной чем печатная. А за десятилетие 1950-х годов Новосибирск принял более тридцати художников, среди которых был Чернобровцев и его однокашник и друг В.П. Сокол, и почти все они остались на новом для себя месте. Приток молодых художников в таком же темпе продолжался и в следующем десятилетии, вплоть до 1970-х годов, когда поток приезжающих обмелел. Что касается Кирьянова, следует учесть место его рождения — Красноярский край. Его рассказы о детской и юношеской поре воспроизводили эпизоды голодной жизни и почти непосильных трудов. Но где предвоенная и военного времени жизнь была светла и изобильна?

Кирьянов родился в 1926 году в Курагинском районе Красноярского края, а 1926 год в Сибири был временем расцвета Общества художников «Новая Сибирь», всколыхнувшем изобразительное искусство пространство равное Европе. Центр его находился в Новосибирске, филиалы в больших и малых городах края от Тюмени до берегов Байкала. Красноярский край, занимая серединную часть обозначенного пространства, входил в состав подчиненной Новосибирску территории. И хотя районирования Сибири впоследствии не раз меняли карту обширного края, Новосибирск оставался городом с авторитетом под стать столичному. Именно сюда приехал выпускник Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е. Репина Кирьянов.

«На общих основаниях», значит не на вольную творческую и выставочную жизнь в Союзе художников, а в художественный фонд на вспомогательные работы. Но Кирьянов довольно быстро нашел для себя самостоятельное дело. Он примкнул к уже вжившимся в материальные и духовные условия города творческим работникам (среди них были и упомянутые нами Чернобровцев и Сокол) планировавшим развернуть широкую деятельность в расцветавшем тогда Академгородке.

Планам художников не суждено было воплотиться. 4 ноября 1955 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР опубликовали совместное постановление «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». «Излишества» прекратились на финансируемых государством объектах, но продолжали появляться на нейтральной территории ресторанов, кафе, продуктовых магазинов. Даже согретый лаской партийного руководства города автор панно «Памяти павших» в сквере «Героев революции» Чернобровцев вынужден был отступить перед словом «излишество» когда он предложил роспись интерьеров педагогического института сюжетами «Мир», «Труд», «Свобода», «Равенство», «Братство», «Счастье». Накануне Первой зональной⁴ выставки, собранной в Новосибирске 1964 года, горизонты монументалистов посветлели.

В то время обустраивался ресторан «Центральный», расписывались его интерьеры. Кирьянову поручили заполнить пейзажными вставками три свободные ниши в интерьере ресторана. На холстах темперой вставки «Север», «Сибирь», «Алтай» Кирьяновым были написаны и руководством ресторана приняты.

В нишах давно их уже нет. Ценить работу художника в строящемся и перестраивающемся Новосибирске не научились. Судить предметно о первых работах Кирьянова можно только по фотографиям, по эскизам, по слухам, по рассказам очевидцев. Есть однако контекст, в который целесообразно вписать первую работу начинающего монументалиста. Годом ранее группа монументалистов Новосибирска — Э.С. Гороховский, В.П. Сокол, Г.Н. Трошкин при участии А.М. Сачка, выпускников художественных институтов страны, Ленинграда и Одессы, - расписала интерьеры находившегося в центре города кафе «Спутник» популярными сюжетами темы космоса. Интерьеры состояли из двух залов: синего (в нём и мебель была синего цвета) и красного с красной стенной росписью, с красной мебелью. Синий зал показывал предысторию полетов в космос, красный зал открывал их историю, хотя в реальности история назревала, до той поры не выявляясь: Ю.Гагарин ещё только готовился к полёту. Роспись названных двух залов была принципиально плоскостной, аппликационной как ее называли сами авторы в более поздние времена. Аппликационность заполняла и основные места интерьера Центрального ресторана.. В том же духе надо было выполнять и вставки в ниши иначе они выглядели бы в интерьере как инородное тело. Через год хозяева ресторана вставки вынули из ниш, оставив ниши пустыми. Не сохранились и росписи стен ресторана. Но роспись кафе «Спутник» держалась до конца 1990 — х годов, до перехода помещения в руки частного владельца.

Не только монументальной живописью жил Кирьянов по приезде в Новосибирск. Было время расцвета в стране Совнархозов. По системе Совнархоза введено и действовало одиннадцатилетнее обучение в средней общеобразовательной школе дававшее ученикам производственную ориентацию. Одна из новосибирских средних школ, именно 74-я, располагавшаяся рядом с нынешним автовокзалом, завела у себя класс оформителей с программой рассчитанной на четыре года. Из этой школы вышли известные в наши дни художники М.С. Омбыш-Кузнецов, В.С. Бухаров, Е.Б. Лукин и другие, большей частью разъехавшиеся по стране. Кирьянов вместе с однокашником по институту имени И.Е. Репина в Ленинграде В.В. Семёновым вели в школе занятия живописью. Оба показали себя на преподавательской работе наилучшим образом благодаря чему перед ними открылись двери Сибстрина, где Семёнов несколько сезонов вёл занятия живописью у студентов вечернего отделения.

Следуя за биографией Кирьянова мы невольно прочерчиваем рядом с ярко обозначенной основной линией творчества художника-монументалиста линию воспитателя, педагога. Эта вторая линия долгое время шла в его жизни пунктирно, появляясь и исчезая в соответствии с житейскими обстоятельствами, и, наконец, стала главной и единственной в годы очередных поздних житейских условий.

Долгие годы в Новосибирске не было обязательного для большого областного центра Дворца пионеров. Центр пионерской работы в Новосибирске, конечно, был, но он не имел собственного здания и потому кочевал по городу. Длительное время он занимал верхний этаж Дома Ленина, что создавало явные неудобства всем обитателям этого Дома, населённого разными творческими коллективами, как ноев ковчег жителями потопляемой земли. К 1963 году отдельное здание Дворца пионеров было-таки построено. Место ему определено на границе детского парка имени Кирова со входом-выходом в сторону проспекта Кирова. Недавние выпускники мастерской монументальной живописи института имени И.Е. Репина в Ленинграде В.Г. Кирьянов, И.П. Наседкин, В.В. Семёнов по праву квалифицированных специалистов получили заказ на роспись интерьеров Дворца.

Они были друзьями ещё с институтских времён, хотя разнились возрастом, характером, творческими предпочтениями. Кирьянов был старше Семёнова на семь лет, Наседкина на девять. По праву старшего руководить работой должен был Кирьянов. Однако Наседкин ещё в институте разрабатывал тему «Жизнь пионеров и школьников», значит ему первому и кисти в руки. Семёнов родился и вырос в семье ленинградских архитекторов: не ему ли определять композиционный строй росписи? Практическая работа во Дворце пионеров пошла у них как у Кукрыниксов при равноправном участии всех троих в каждым сюжетом, когда авторство одного органично вплавляется в авторство соратников, повышая весомость целого. Роспись Дворца совместной работой в единых интерьерах сблизила их почерк, хотя, как показала их дальнейшая практика, не сказалась на глубинной особенностях каждого.

Общая тема росписи Дворца, конечно же варьировала популярнейшую в начале шестидесятых годов тему космоса. Как её донести до сознания детей во всей её красоте и сложности? Глядя на звёздное небо, М.В. Ломоносов воскликнул:

Открылась бездна звёзд полна;

Звездам числа нет, бездне дна.

Художникам не дано показывать бесчисленность звёзд, бездонность космоса: ни то, ни другое не имеет осязаемой формы. На помощь им приходят выработанные в незапамятные времена символы знаков Зодиака. Вариации на эти знаки и использовали Кирьянов, Наседкин, Семёнов в Новосибирском Дворце пионеров. В росписи они подчёркнуто зрелищны. «Большая Медведица» напоминала массивную скульптурную форму медведя по абрису которой белой линией прочерчена узнаваемая схема созвездия; «Гончие псы» тёмными силуэтами несутся за ракетой, оказавшейся в межзвёздном пространстве на охраняемой ими территории; «Львы» и «Рыбы» - каллиграфически нарисованные профили двух львов и трёх рыбок; «Крабовидная туманность» занимала центр стены поскольку она замыкалась сама на себя как всякое не имеющее пластической доминанты образование.

Перечислять все тематические элементы росписи мы не станем. Для беглой характеристики её вида сказанного достаточно. Она просуществовала дольше написанных для ресторана «Центральный» пейзажных вставок, но исчезла вместе со зданием Дворца пионеров. На месте Дворца пионеров в пору быстрого размножения банковских офисов возникло стеклянное здание нового банка, ничем не напоминающее бывшее до него строение.

Соавторство Кирьянова, Наседкина, Семенова росписью Дворца пионеров началось, этой же росписью закончилось, продолжаясь сотрудничеством на основе единого рода занятий каждого на своём участке. Имея тягу к камерным сюжетам, к нюансам цвета и тона, Семенов постепенно к монументальному искусству с его публицистикой, характерной для 1960-х годов, охладевал, расходясь в отношении к нему с Кирьяновым и с Наседкиным . Наседкин, напротив, станковую живопись, картину, укрупнял, приближая её к строю панно, и драматизировал. Кирьянов повернулся лицом к взаимодействию архитектурных объёмов и цвета.

Основная роспись интерьеров Дворца пионеров завершена. Оставались нетронутыми фасады здания и вход в него. Но художнический триумвират распался. Наседкина пригласили расписывать стены Детского сада локомотивного завода сюжетами «Животный и растительный мир», Семенов для недавно открывшейся библиотеки ГПНТБ занялся выкладыванием деревянными кубиками мозаики «Хлеб Сибири».У Кирьянова появилась возможность создать памятный въезд на Красный проспект со стороны улицы Мостовой и Кирьянов, не остывший ещё от трудов во Дворце пионеров, взялся за выполнение нового задания. К Красному проспекту по чётной стороне улицы Мостовой протянулась слегка изогнутая в сторону основного движения бетонная стенка примерно трёхметровой высоты. В стенку Кирьянов вставил рисующую металлическую линию изображающую стремящиеся в небеса ракеты, добавив к ней куски стекла для отражения света машинных фар вечером. В тёмное время суток эти стёкла должны были вспыхивать под фарами и вызывать мимолётный призрак неземного мира: вся установка характеризовалась словом «Космос». Днём стеклянные вставки будто исчезали, они гасли, их затмевали рисованные металлической линией символы стремящихся в небеса ракет. Продолжая ход бетонной стенки далее по улице Мостовой выстроился ряд планшетов числом в шесть одинаковых белых квадратов с портретами заслуженных деятелей космоса на них. Заканчивалась установка высокой вертикалью, составленной из поставленных плотно одна к другой длинных дюралевых трубок. Эта вертикаль, напоминая огненный след ракеты, олицетворяла порыв в небо.

Успех на улице Мостовой предопределил возврат к детскому парку имени Кирова. Ему было предложено выстроить и соответственно оформить парадный вход во Дворец пионеров чтобы тем самым поставить точку в проделанной работе над его оформлением.

Здание Дворца стояло на окраине соснового леса когда-то бывшего густым и обширным, а теперь под напором неумолимо надвигающегося города заметно сократившемся. Однако и сократившийся лес сохранял признаки леса вопреки статусу парка навязанного ему к тому времени .Вокруг Дворца оставались ещё следы строительства, провоцирующие на их продолжение.

И вот Кирьянов получил «добро» на завершение строительства. Он заложил перед входом во Дворец две бетонные параллельные стелы, образовавшие вестибюль Дворца или, лучше сказать,. пропилеи. Обе стелы несли на себе изображение пионерской символики: пятиконечных звёзд, театральных масок, палитры с кистями, скрипичных ключей нотного стана, моделей планеров, солнца, в лучи которого попадало хвойное дерево... Каждый элемент изображения создавался металлической линией заложенной в бетонное тело стел. Сооружение создавалось долговечным как постройки Древнего Рима.

Кирьянов уже забыл как он жаловался на недостаток работы в Новосибирске. Недолго длились дни когда он искал работу, пришло время когда работа искала Кирьянова. В 1963 году, ещё продолжалась роспись интерьеров Дворца пионеров, правление Новосибирской организации Союза художников привлекло его к преподаванию в студии «Спутник», организованной на территории Союза, где рисованию и живописи могли учиться все желающие новосибирцы. Постоянным преподавателем студии со дня её основания был В.В. Титков, который уже носил неофициальный титул старейшего художника Новосибирска. Ему в помощь и при необходимости в замену подыскивались имеющие высшее профессиональное образование молодые художники. Одним из таких молодых ⁵ стал Кирьянов. Полгода спустя на той же площадке Союз организовал десятидневный семинар художников-оформителей Домов культуры Новосибирска, среди руководителей семинара мы видим того же Кирьянова. С преподавательской практикой нашего художника мы ещё встретимся, как, впрочем с такой же практикой Семёнова, имевшего явный дар красиво ставить натюрморты и живую натуру для живописи.

Пока достраивался Дворец пионеров и строился монумент на улице Мостовой с выходом на Красный проспект будто специально для Кирьянова реконструировался двухэтажный особняк предоставленный некогда А.И. Ерёменко. Генерал армии давно не жил в этом особняке. Строение стояло отдельным запасным помещением под боком Дома офицеров, и теперь подготавливалось к нуждам Новосибирского Дворца бракосочетания. В него и пришел монументалист Кирьянов.

Он выполнил для зала ожидания панно «Вечная весна» во всю стену первого этажа здания (древесно-стружечная плита, темпера), представив деликатную сцену союза и согласия вступающих в брак девушки и юноши, а для банкетного зала на втором этаже Дворца укрепил горизонтально протянутое керамическое панно «Народная пляска», состоящее из семи отдельных, но сюжетно и пластически связанных между собой частей. Если смотреть их слева направо от окна до внутренней входной двери, то можно увидеть на первой части панно приплясывающего гармониста; отдельно от гармониста, паузой в развитии сюжета пляски, округлое лиственное дерево; далее группа пляшущих, взявшись за руки; снова дерево той же неизвестной породы, правее дерева пляшущие мужчина и женщина; ещё одно разделительно-соединительное дерево и, наконец, подбоченившаяся в пляске женщина. В целом образ панно складывается в картину известную по стихам М.Ю. Лермонтова

И в праздник, вечером росистым ,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужичков.

Пьяным мужичкам и место приготовлено для говоров – в зале поставлен праздничный стол сдвинутый влево к окну чтобы освободить место для топанья и свиста в центре зала.

Одновременно с подготовкой к открытию Дворца бракосочетания в Академгородке создавалась детская художественная школа. Объединенный Комитет профсоюза Сибирского отделения Академии наук СССР в 1965 году постановил 1-го сентября текущего года открыть художественную школу. В судьбе ее принял участие живописец член Союза художников Е.З. Рожков живший в одном из коттеджей Академгородка. Но сил одного Рожкова для широко задуманного дела было явно недостаточно. К нему присоединились Семёнов и Кирьянов. Семёнов даже перебрался в Академгородок, получил там квартиру, взял на себя труды и ответственность директора школы, ответственность не из лёгких, т.к. школа жила самоокупаемостью и Семёнову приходилось заниматься коммерческими делами школы, в том числе регулярно телефонными звонками, личными записками напоминать родителям учеников о необходимости вносить плату за обучение. Кирьянов не мог стать директором школы. Перед ним замаячила работа для детского клуба оловозавода, а потом эта работа стала для него основной работой в продолжение двух лет (1967-1968) совпавшей со сменой преподавателей художественной школы.

Монументалист не может подобно станковисту всю творческую работу проводить у себя в мастерской, он должен работать и в мастерской и на объекте росписи, а путь от оловозавода в Академгородок или из Академгородка к оловозаводу по тем временам – затратное путешествие измерявшееся часами. Трудности переезда из конца в конец возрастали зимой, а это основной сезон работы в школе.

Под школу выделили одноэтажное удобно расположенное внутри микрорайона строение с интерьером перегороженным сдвигающейся в гармошку стенкой, с изолированной комнатой, в которой можно было устроить гончарную мастерскую: в эту комнату проведен кабель высокого напряжения, можно подключать муфельную печь. Ещё одна небольшая комната использовалась как учительская, хранилище ученических работ и комната отдыха..

Очень скоро преподаватели увидели детское художественное мышление как ярко выраженное образное мышление лишь касающееся рационалистического мышления взрослых и что оно имеет свои особенности, проявляющиеся часто с большой силой и выразительностью. Первой реакцией на такое открытие было стремление сохранить духовный мир детей во всей его непосредственности чтобы ненароком не заглушить скрытых способностей ребенка. Работа с натуры, а больше по воображению, пошла в школе таким образом, что детям не пришлось настраиваться на «умный» рационалистический лад, например на вычерчивание линейной перспективы, хотя, конечно, основы профессиональной грамоты, понятия пропорций, объёма, тона, цвета живописи не могли не составить значительной доли содержания занятий. Прошло не много времени и воспитанники детской художественной школы Академгородка будто сами собой без влияния руководителей стали завзятыми живописцами. Рисунок, графика шли хорошо, но живопись акварелью, гуашью, смешанной техникой стала в школе выше всяких похвал.

Год спустя, ещё шла работа во Дворце бракосочетания, в школе появилось новое оборудование: два гончарных круга и муфельная печь. Число преподавателей пополнили скульпторы Б.Н. Горовой – он жил с семьёй в Академгородке – и В.Е. Семёнова, как и Кирьянов приезжавшая на занятия из города. Школа обогатилась лепкой и чертами художественных ремёсел, что заметно отразилось на увлечениях Кирьянова. Те же дети, которые увлечённо занимались живописью, стали заниматься лепкой, расписывать своих человечков и выдуманных зверей керамическими красками, обжигать их под наблюдением педагогов в муфельной печи.

Уже через полгода, в марте 1966 года, в Доме культуры «Академия» открылась выставка учеников школы. Выставка сопровождалась фоторассказом А. Усова о жизни школы. Ещё через год подобная выставка экспонировалась в Новосибирской картинной галерее, а после её успеха специально подобранные выставки школьников Академгородка отправились одна во Францию, другая в Болгарию. Следовало бы на основе быстро растущих фондов школы создать музей детского творчества и методический фонд при нём, они были бы гордостью Академгородка, но музей, как и методический фонд, не были созданы ни в 1960-е годы, ни позже.

Благодатная пора художественной школы продолжалась не долго. В 1968 году в Академгородке разразилась война за идейную святость сотрудников научных институтов. Ряд заметных учёных вынужден был уехать из Академгородка. Исчез дискуссионный клуб «Под интегралом», уволен директор художественного музея Дома учёных М.Я. Макаренко. Не избежала пристальной проверки и художественная школа. Почти весь 1968 год Кирьянов находился в Москве благодаря чему оказался на обочине событий. Он вернулся и узнал, что Семёнов оставил школу и готовится уехать в Ленинград, что школу переводят в другое место и, стало быть, начинается её другая жизнь.

Между тем творческая жизнь Кирьянова шла своим чередом. Миновало два года со времени окончания его работы в городском Дворце пионеров и снова перед ним Дворец пионеров, но уже под названием «Детского клуба оловозавода», расположенного далеко от центра города на левом берегу Оби. Городской Дворец пионеров затевался по широкой программе жизни и деятельности руководимых опытными воспитателями подростков. Клуб завода мыслился более скромным центром досуга юных жителей заводского поселка, но и в нём планировались интерьерные росписи на темы «Земля» и «Космос». Писать их надо было темперой на древесностружечной плите, что не обещало .длительного существования росписи. Скромнее по тематике, но надёжнее по материалам выстроилась наружная мозаика «Игры и занятия школьников» фризом охватившая здание клуба на уровне окон.

Это была новая для него задача. Уже оставшееся позади оформление Дворца пионеров на открытом воздухе имело не роспись, а бетонные стелы с металлическим рисунком элементов пионерской символики. Таким сооружениям из бетона и металла не страшны дожди, ветры, снега и морозы, но они без интерьерных сюжетов были бы непонятны. Здесь же необходимо было раскрыть в панно на фасаде вводную тему оформления клуба – нечто родственное «пропилеям» Дворца пионеров. При сохранении изобразительности наружного панно следовало применить не употреблявшиеся ранее материалы.

«Новые материалы» в росписи фасадов Детского клуба оловозавода, конечно же мозаика, известная миру с античных времен. Она новая в Сибири, здесь ею никто не пользовался. Производство мозаики сосредоточилось в западной части страны, за Уралом. Художнику, решившему работать в данной технике, предстояло самому ехать в Москву, где решались проблемы распределения художественных материалов, а затем и на завод оплачивать и отправлять смальту на новосибирский адрес.

Наконец, все подготовительные хлопоты преодолены, панно шириной в 140 сантиметров – средний рост подростков во Дворце – длиной в семь метров водружено на предназначенное ему место. Зрителям открылась картина изображающая две группы девочек слева и справа от разделительно-соединительного дерева с круглой кроной, окруженной языками света-цвета подобно подсолнуху. Занятия девочек исчерпываются хороводом из трёх фигур малышек слева от дерева и двух подобных занятых считалкой.

Дерево располагается в центре панно, на стыке двух составляющих его полную величину квадратов обрамленных незамысловатым цветочным орнаментом. Дети оказываются как бы под «Древом Жизни», охраняющем их безмятежную жизнь

Кирьянов охотно отзывался на призывы разнообразной общественной работы. Мы отмечали его преподавательскую занятость со студийцами города в помещении Новосибирской организации Союза художников, отметим участие в деятельности художественного совета Союза, в работе правления Союза. В середине шестидесятых годов энергией Кирьянова и его соратников в здании Горисполкома была развёрнута выставка неосуществлённых проектов новосибирских монументалистов. Предполагалось, что авторитет Горисполкома подтолкнёт заказчиков работ довести дело до благополучного конца. Выставка открылась, работала сколько ей назначено работать, и закрылась не отмеченная даже обсуждением её. Каталог этих проектов состоял из двадцати четырёх номеров, а каждый номер состоял из утверждённых художественным советом эскизов, разработки архитектурной ситуации предполагаемой росписи, узловых деталей сюжетов. . Его машинописный экземпляр подписали исполняющий обязанности председателя Новосибирского отделения Союза художников РСФСР Г.М. Мирошниченко и ответственный секретарь Союза Б.Н. Горовой, уже известный нам по работе в детской художественной школе Академгородка. По названному каталогу мы узнаём об участии самого Кирьянова в шести не упомянутых ни в личном деле художника, ни в общих документах Союза. Оказывается, работая в детской школе Академгородка, .Кирьянов ждал сигнал к началу росписи хотя бы по одному из шести утверждённых эскизов, однако так и не дождался ни он сам, ни авторы прочих проектов. Сохранились фотографии группы новосибирских художников в кабинете директора института ядерной физики Г.Н. Будкера доброжелательно беседующего с Кирьяновым, Гороховским, Соколом, Горовым. Будкер тоже не смог помочь художникам. Возможно, его остановило ещё не отменённое постановление «Об излишествах при проектировании и строительстве», а оно прямо касалось директора института продолжавшего в то время доработку корпусов Ядерной физики и технических сооружений при них. Недаром часть завершающих строительство объектов возводилось по проекту самого Будкера, вероятно без затраты бюджетных средств.

Постоянные заботы Кирьянова о состоянии дел всех монументалистов Новосибирска отозвались в его судьбе тем, что правление Союза назначило Кирьянова в 1969 году председателем секции монументального искусства Новосибирска. По долгу службы ему предписывались регулярные с интервалом в год-два отчётные доклады о деятельности секции и, следовательно, составление хроники работ всех монументалистов города, а также станковистов временно примыкавших к выполнению росписей. Первый отчётный доклад Кирьянова «О работе секции монументально-декоративного искусства», сделанный им в статусе председателя секции, состоялся в 1971 году. Первые страницы доклада описывают историю монументального искусства в городе и за его пределами: Кирьянов упомянул в докладе мозаичное панно Г.Н. Трошкина, выполненное для здания ТЭЦ-2 Комсомольска-на-Амуре и мозаику Н.Н. Мотовилова и А.П. Фокина для колхоза имени Урицкого Сузунского района Новосибирской области. За страницами истории в докладе следовали злободневные разделы «Об участии на выставках», «Вопросы будущего монументально-декоративного искусства в Новосибирске», « О плане монументальной пропаганды в нашем городе». Такого же примерно рода разделы входили в последовавшие его доклады.

Организационная и теоретическая работа не заслоняла, лишь оттеняла работу практическую, углубляла осознанность тем и сюжетов росписи. В 1970 году Кирьянов для Дома культуры слабо слышащих «Радуга» подготовил панно на всю торцевую стену просторного зала. На панно восемь девушек в белых платочках, в юбках колоколом образуют хоровод, девятая девушка одетая так же, как и прочие – она справа, спиной к зрителю ведёт хоровод, дирижируя им. Её роль напрашивается на роль руководительницы девушек в ягоднике усадьбы Лариных.

Девицы-красавицы,

Душеньки, подруженьки,

Разыграйтесь, девицы,

Разгуляйтесь, милые!

Затяните песенку,

Песенку заветную,

Заманите молодца

К хороводу нашему. ⁶

Хоровод занимает срединную часть некоего сферического места, символизирующего землю, почву без выявленного характера. На краю сферы слева, отголоском мечты о лете, о благодати леса автор панно поместил два привычных ему дискообразных деревца. За краем сферы и отчасти на самой сфере ясно видны мотивы города Новосибирска никаких признаков чего-либо нерукотворного не содержащие: там театр оперы и балета с его единственным на всю Сибирь куполом, здание вокзала Новосибирска-Главного, железнодорожный мост через Обь и менее показательные строения, заполняющие пространство между перечисленными памятниками новосибирской архитектуры. А над всеми расположенными дугой мотивами раскинулась многоцветная радуга, усиливающая мажорный тон хоровода девушек..

Кирьянову нравилось собственное панно в клубе «Радуга».. Панно сложилось быстро и складно. При большой его поверхности оно благодаря всего двум цветным активным элементам – хороводу с преобладанием в нём белого цвета и единого потока семицветной радуги выявляло суть панно читающуюся на всём пространстве зала. Нарисованная архитектура миражом бледнела на втором плане панно и, давая всему сюжету бытовой акцент, цельности живописного строя картины не мешала, лишь конкретизировала воображаемое место действия.

Работа над панно «Радуга» ещё не завершилась, а Крьянова уже ждала работа оформления Дворца культуры «Строитель». Хотя в проекте здания ни росписи, ни тем более мозаики и витражи не предусматривались, автор проекта Г.В.Гаврилов, окончивший Сибстрин в 1957 году, ровесник Кирьянова, оказался податливым на предложение развить средствами монументального искусства идею постройки. В результате началась длительная работа Кирьянова над композициями для фасадов Дворца, а плоские белые фасады здания обогатились содержательными зрелищными элементами как никакой другой Дворец культуры города. Под свежим впечатлением только что законченной работы монументалист с сорокалетним стажем работы в Новосибирском Союзе художников А.А. Бертик поощрительно отозвался на труды Кирьянова. В очерке для новосибирской газеты он писал: «декоративное панно на фасаде здания, сделанное опытным художником В.Кирьяновым, не лишено достоинств.

Тема мозаики – труд строителей. Своеобразно композиционное решение плоскости панно. Фигуры строителей созвучны общему ритму созидания. В них монументальная условность сочетается с типическим и индивидуальным. Цельности восприятия мешает только некоторая дробность правого панно и особенно панно, расположенного между окон /…/

Автор большого витража в лекционном зале – всё тот же В.Кирьянов. Вообще-то витражи, широко распространённые в Прибалтике, для Сибири дело новое. Если в классическом витраже фрагменты из стекла соединяются свинцовой пайкой или латунью, то Кирьянов и его помощники по исполнению А.Голубев и А.Моисеев применили новый технологически более простой способ соединения стекла эпоксидной смолой. Витражи в оконных проёмах лекционного зала на тему «Искусство» привлекают яркостью прозрачных красок, создают необыкновенное зрелище. Гармония, построенная на контрастных сочетаниях, - вещь трудная. И надо отдать должное В.Кирьянову – он её добился. Композиция витража – атрибуты искусства (ноты, кисти, палитра и т.п.) и маски поющих людей, поданные в очень сложной ритмической связи. Эта связь держит в единстве оформление всех оконных проёмов. Несколько укрупнённые масштабы – тоже находка автора, она даёт повышенное эмоциональное звучание всему витражу». ⁷

Работу архитектора Гаврилова Бертик по справедливости оценивает строже кирьяновской. Действительно, плоский параллелепипед здания лежит у начала Берёзовой рощи с рощей не взаимодействуя. Но отделочные удачи в ряде интерьеров Дворца Бертик принял почти восторженно. Ему понравились и сами отделочники и их мастерство. В результате общая оценка строения удовлетворительная. Благодаря мозаике и витражам Дворец выглядел запоминающимся, контрастным к окружающей зелени и полудеревенским постройкам.

Два десятилетия Дворец строителей привлекал к себе жителей города стремившихся к искусствам разного рода. Он сделался центром художественной самодеятельности Новосибирска, в частности живописцев. В нём были выставочные залы, комнаты для собраний. Общее число зарегистрированных самодеятельных художников достигало пятисот человек учтённых приветливым методистом по ИЗО Беляевой.

Кирьянову довелось услышать добрые слова в свой адрес от участников Первой зональной конференции художников-монументалистов Сибири, собравшихся в Новосибирске в конце мая 1974 года.. Заканчивалась работа над мозаикой и витражами Дворца культуры «Строитель», длившаяся уже пять лет. Оргкомитет конференции состоял из представителей разных городов края, но основными деятелями были члены правления Новосибирской организации СХ, её монументальная секция, а в секции Кирьянов. Он был главной движущей силой события,: он делал основной доклад на конференции и готовил итоговые документы.

На конференции присутствовали члены правления Союза художников РСФСР монументалисты России И.М. Бройдо и О.П. Филатчев . Особый интерес к себе вызвал тридцатипятилетний Филатчев, член-корреспондент Академии художеств СССР, лауреат премии Ленинского комсомола, автор только что оконченной росписи интерьеров Московского института нефтехимии имени Губкина. Благодаря публикациям в журнале «Декоративное искусство СССР» и в серии популярных книжечек общества «Знание» сделавшейся повсеместно известной.

«О.Филатчеву были предложены три глухих стены зала: замкнутое пространство с искусственным освещением. /…/.Он расписал их сплошь, ввёл множество фигур и сюжетов. Роспись начинается прямо от уровня пола. Его героям – студентам и преподавателям института нефтехимической и газовой промышленности – остаётся сделать один шаг, чтобы сойти со стены.»⁸ Это было новое веяние в монументальном искусстве, поддержанное рекомендацией Союза художников России монументалистам в росписях опираться на станковые формы живописи. Сам Филатчев о методах своей работы на конференции не сказал ни слова. К тому, впрочем, и повода не было: основные темы на конференции касались материальной стороны монументального искусства и условий работы художников-монументалистов в Сибири. Резолюция конференции именно их выявляла и подчёркивала:

«1.Отсутствие технологической базы (специально оборудованных помещений для выполнения больших и сложных по технологии выполнения монументальных работ).

2. Отсутствие в Сибири материальной базы снабжения монументалистов.

3. Малочисленность художников со специальным образованием монументалистов».

Отдельной строкой было записано: «Открытие в Сибири филиала одного из художественных ВУЗов с наличием в этом филиале - факультета монументальной живописи и скульптуры»⁹ .

Самостоятельно разрядить описанную ситуацию в искусстве Сибири участники конференции, конечно, не могли. Они обратились за содействием в Секретариат Союза художников РСФСР, а себе вменили в обязанность созывать подобные конференции регулярно, сопровождая их «выставками эскизов, фотографий, слайдов со всех выполненных работ за отчётный период».¹⁰Ближайшая выставка, в которой дружно участвовали монументалисты Сибири, состоялась через полгода после конференции, она проходила в Томске, в феврале 1975 года.¹¹

Впервые состоявшееся общение монументалистов Сибири воодушевило участников конференции. Выработанные конференцией документы Бройдо и Филатчев увезли с собой в Москву, в секретариат Правления Союза художников РСФСР, укрепив надежду авторов текстов на ожидаемую поддержку монументального искусства в Сибири, Кирьянов же оставался ходатаем общего дела в официальных кругах Новосибирска. Помимо того, у него шла очередная большая работа, которая должна была убедить сограждан в действенности осуществляемого монументального искусства.

На южном торце здания Облсовпрофа, на светлом, удобном для обозрения месте готовилось мозаичное панно «Труд, наука, культура, искусство».¹²Оно монтировалось Кирьяновым на глазах студентов первого набора художетвенно-графического факультета Новосибирского педагогического института. Студенты в работе над панно никакого участия не принимали, они были только сочувствовавшими зрителями. Но за тем они и были допущены на монтаж мозаики, чтобы видеть процесс работы и внутренне готовиться к соответствующей деятельности в качестве помощников автора проекта. Не сразу, не вдруг, но пришло время когда студенты худграфа, а затем и студенты архитектурно-художественной Академии Новосибирска приняли участие работе мозаичистов. И работа эта пришла, когда Кирьянов, проделав обычный при новом сюжете труд эскизных решений, начал выкладывать мозаику для фасадов Института клинической и экспериментальной медицины Сибирского отделения Академии наук ¹³

Идея и композиционный строй панно возникли и развивались от самого названия –«Человек и наука медицина», предложенного автору ещё в начале работы, названия, которое само в себе содержало и тему и идею будущего произведения. /,,,/.

Фрагмент, открывающий (или завершающий) обзор панно на т/ак/ н/азываемом/ «Западном фасаде» показывает основоположника экспериментальной научной медицины Галена. /,,,/

Композиция строилась с учётом возможности обзора панно с трёх различных направлений и с различных расстояний.

Панно в целом и фрагменты имеют ритмическое деление посредством чередования условных оптических линз, символизирующих научный медицинский контроль за происходящими конкретными жизненными и производственными ситуациями, фиксированными световыми потоками, исходящими от центрального светового круга /,,,/.

Тексты, введённые в композицию, несут, помимо информационной ещё и конструктивную и декоративную функции. Как например декоративные геральдические ленты, обрамляющие сверху и снизу центральную часть панно, они являются началом и завершением смыслового строя композиции. На нижней ленте, символизируя современные возможности медицины, как бы идёт поток информации от ЭВМ о жизнедеятельности человеческого организма.

На верхней ленте графикой ЭВМ выписаны слова и изречения древнеримского поэта Ювенала – «Здоровому телу – здоровый дух» приобретшему в свете сегодняшних представлений вид афористически выраженной программы современной науки /,,,/ Этот афоризм завершает и конструктивно и в смысловом отношении как центральную часть, так и всё панно в целом.»¹⁴

Работа над мозаикой длилась долго, по сведениям друзей Кирьянова, - десять лет. Но сколько бы она ни длилась, 29 марта 1989 года перед ней состоялось выездное заседание градостроительного Совета совместно с архитектурно-художественной секцией при Главном управлении архитектуры и градостроительства горисполкома общим числом 12 человек. Достоинства мозаики обсудили, рекомендовали выдвинуть её на присвоение государственной премии РСФСР. Автору было предложено продолжить работу для института ИКЭМ, создать мозаичные портреты учёных медиков, витражи в вестибюле здания, белый цвет стен главного корпуса заменить более подходящим к колористическому строю высоко оценённой мозаики. Перед Кирьяновым открывались далеко идущие перспективы…

Но уже шёл 1989 год. Уже расшатывались скрепы советского государства. Начались митинги, увлекавшие многих смелостью громко высказываемых критических суждений. В следующем десятилетии резко повысились цены на продукты питания. Очереди перед гастрономами выстраивались часа за два – три до их открытия. Финансирование бюджетных структур сократилось до минимума. Оплачивать дорогостоящие произведения монументалистов у них уже не было возможности.

Кирьянов по инерции продолжал проектировать новые объекты, но дальше эскизов дело уже не шло. Он принял предложение занять место преподавателя рисунка и живописи художественно-графического факультета Новосибирского педагогического института. В этой должности он и закончил свой творческий путь.

вернуться к содержанию

на главную